В общем, нетрудно было догадаться, что приближается новый шквал. Тучи — угрюмые, серые, чреватые дождем — быстро собирались, опускаясь все ниже, словно наваливаясь своей тяжестью на верхушки мачт «Авангарда». Порывы теплого изнуряющего ветра несли с собой духоту — то был ветер с берегов Ливии, самый ненавистный для моряков Средиземноморья.

Нельсон предупредил нас, что передышка, подаренная штормом, кончается и, если нам угодно, можно спуститься в каюты, а он в наше отсутствие встретит врага лицом к лицу.

Уходя, я в последний раз глянула на неаполитанский фрегат и, при всем моем пристрастии к Нельсону, поневоле признала, что ход «Миневры» гораздо лучше, чем у нашего «Авангарда».

В самом деле, мы двигались со спущенными парусами, оставив только два зарифленных паруса и кливер, в то время как «Минерва» своими развернутыми марселями, казалось, бросала вызов буре; более стройная в носовой части, она легче рассекала волны, ее меньше качало, чем «Авангард». Это зрелище заставляло признать справедливость эгоистических сожалений короля.

Через десять минут после предупреждения Нельсона, когда мы уже устроились в своих каютах, шторм вновь обрушился на нас.

Так мы провели весь вторник и среду.

В четверг случилось ужасное несчастье.

Около четырех часов пополудни у принца Альберто, моего любимца, начались судороги, и они все усиливались. Судовой врач спустился в каюту, но все его средства оказались бессильны. Я держала ребенка на руках, прижимая к груди, и чувствовала, как все его тело корчилось, терзаемое недугом. Два или три раза королева пробовала взять его на руки, но малыш держался за меня, ни за что не желая со мной расстаться.

Буря ревела все яростнее, волны перекатывались через палубу, судно содрогалось от верхушек мачт до трюма, но должна признаться, что я слышала только жалобы бедного мальчика и не чувствовала ничего, кроме содроганий его агонизирующего тела.

Наконец в семь вечера он издал душераздирающий крик, его тело напряглось в моих руках, последним усилием он попытался обнять меня, но смог лишь испустить глубокий вздох… Последний вздох.

— Государыня! — закричала я, почти теряя рассудок. — Государыня! Принц умер!

Королева приблизилась к нам, взглянула на сына, коснулась его тела и произнесла только:

— Бедное дитя! Ты опередил нас так ненамного, что нет смысла тебя оплакивать.

Потом она протянула руку и с выражением, которое больше пристало бы Медее, чем Ниобе, прибавила:

— Но если мы вернемся, будь покоен: ты будешь отомщен!

Казалось, буря только и ждала этой искупительной жертвы: она тотчас успокоилась. Едва королевское дитя испустило свой последний вздох, ветер стих, небо прояснилось.

По-моему, если бы не это улучшение погоды, королевское семейство едва ли бы заметило, что оно потеряло одного из своих членов. Более прочих была взволнована, как мне показалось, принцесса Мария Клементина. Она не испускала воплей и обошлась без горестных жестов, но, когда я закричала: «Принц умер!», она прижала к сердцу свою дочь и крупные слезы покатились по ее щекам.

Я уложила маленького принца в моей каюте и всю ночь просидела у его изголовья.

В два часа ночи до моих ушей донесся громкий скрежет железа — это бросили якорь. Мы прибыли на место. Через мгновение корабль застыл в неподвижности. После пятидневного кошмарного путешествия мы достигли цели в пятницу 26 декабря.

В пять утра все были уже готовы сойти на берег, но я сказала, что останусь подле маленького принца, чтобы позаботиться о его погребении.

Король, королева, братья и сестры умершего без особых возражений переложили на меня эти заботы. Мне обещали, что днем пришлют за телом, чтобы перенести его в дворцовую часовню. Нельсон взял на себя труд призвать корабельного плотника и приказать ему изготовить гроб.

Королевское семейство, Актон, сэр Уильям Гамильтон, министры Кастельчикала, Бельмонте и Фортингуерра спустились в шлюпки и направились к Марине, где их высадку приветствовали радостные крики забравшихся на реи матросов «Авангарда». Пушка не стреляла, так как мы пристали у мола.

Нельсон остался на борту.

Случилось так, что чуть ли не над трупом бедного ребенка, которому я заменила мать, он дал мне клятву верности и никогда впоследствии ее не нарушил.

В два часа пополудни тело было положено в гроб и посланец явился сообщить, что катафалк ждет на набережной.

Матросы спустили гроб в адмиральский ял, и мы, Нельсон и я, спустились туда же, как должны были бы сделать мать и отец, сели подле тела, и гребцы направили ял к набережной.

Гроб был водружен на катафалк, а нас ждал королевский экипаж; мы сели в него и медленно тронулись следом за траурной повозкой.

Она пересекла весь Палермо, поделенный на четыре части двумя главными улицами — виа Толедо и виа Макуэда, — и мы прибыли в королевский дворец, старинный дворец Рожера.

Тело ребенка отнесли в византийскую часовню, где ему предстояло находиться три дня, и лишь после этого я попросила, чтобы меня доставили в покои королевы.

Нельсон в то же время распорядился, чтобы его провели к королю.

Он застал государя крайне озабоченным, но не разгромом армии, не успехами революции, не тем, что в самом скором времени французы могут оказаться в Неаполе, — а материями куда более значительными.

Богата ли Фикудза дичью? И кто достоин чести сегодня вечером стать его партнерами в реверси?

Ведь его величество целых два месяца не охотился и уже больше недели не играл в реверси!

Его обычные партнеры были здесь с ним — герцог д’Асколи, князья Кастельчикала и Бельмонте. Но королю наскучили одни и те же лица, он любил перемены.

Руффо не играл; к тому же королева испытывала к нему такую неприязнь, что король отказался от мысли принимать его в кругу семьи. Если ему требовалось побеседовать с кардиналом о политике или посоветоваться о чем-либо, касающемся дел правления, он слал ему записку и приглашал его к себе.

Между тем в Палермо был лишь один достаточно искусный охотник и игрок, способный предоставить королю Фердинанду одновременно два желанных удовольствия: великолепную охоту в собственном ленном владении Илличе и себя самого как неутомимого партнера в бостоне и реверси.

То был президент Кардилло.

Король терпеть не мог дворянство мантии, но уныние, в котором он в то время пребывал, заставило его пренебречь привычным предубеждением. Он соизволил допустить к себе Кардилло, а тот предоставил в его распоряжение свои леса, своих фазанов, своих косуль, своих кабанов и своих собак.

Прельстившись таким предложением, король назначил охоту на следующий день, а в тот же вечер пригласил президента составить ему партию за карточным столом.

Правда, в течение дня его величество успели предупредить, что президент — самый раздражительный игрок во всей Сицилии.